Стихотворения Ивана Никитина - Страница 5

Душой постигнул жизнь другую,
В ту жизнь мечту переселил.

После этого даже и нельзя упрекать других поэтов, что они в своем вдохновении с каким-то злобным презрением отворачиваются от обыденной, грязной жизни (как будто она в чем-нибудь виновата!), напускают на себя мечтательные чувства и бросаются

В воздушный, безотчетный бред…

Теперь жизнь со всех сторон предъявляет свои права, реализм вторгается всюду, назло мистификаторам всякого рода. Жизненный реализм должен водвориться и в поэзии, и ежели у нас скоро будет замечательный поэт, то, конечно, уж на этом поприще, а не на эстетических тонкостях. Восход солнца, пение птичек, блаженство сладострастья, неопределенное томление о чем-то, воспоминания из мифологии и истории и т. п. теперь могут быть изображены очень хорошо и доставить минутный успех поэту; но никогда не привлекут к нему того живого, деятельного и энергического сочувствия, которое всегда появляется в обществе к людям нужным в известную эпоху, недаром живущим на свете. В свое время нужными людьми для нашего общества были – не только Пушкин и Лермонтов, но даже и Карамзин и Державин. Теперь, если бы явился опять поэт с тем же содержанием, как Пушкин, мы бы на него и внимания не обратили; Лермонтов и теперь еще мог бы занять многих, но и он все-таки не то, что нам теперь нужно. Нам нужен был бы теперь поэт, который бы с красотою Пушкина и силою Лермонтова умел продолжить и расширить реальную, здоровую сторону стихотворений Кольцова.

Но пока нет такого поэта, мы внимательно присматриваемся ко всему, в чем, хоть и без особенной силы таланта, проглядывает здоровое, жизненное содержание. Вот почему остановились мы довольно долго и на стихотворениях г. Никитина. По его общественному положению и по некоторым намекам его собственных стихов мы думали, что жизнь бедняков, горечь нужды и беззащитного состояния – знакомы ему не только по наглядке, но даже и по опыту. Поэма г. Никитина «Кулак», изданная два года тому назад и заключавшая в себе много живых, энергически выраженных стихов, еще более подтвердила наше предположение. В новом издании стихотворений г. Никитина мы нашли значительное количество пьес, написанных именно на тему горьких и беспомощных страданий бедняка. Это окончательно заставило нас подумать, что страданья нищеты, унижения и всяких обид и несправедливостей – сильно были прочувствованы самим поэтом и стали близки его душе. Он сам говорит о себе в первом стихотворении, служащем как бы введением к его книге.

С суровой долею я рано подружился,
Не знал веселых дней, веселых игр не знал;
Мечтами детскими ни с кем я не делился,
Ни от кого речей разумных не слыхал.
Но все, что грязного есть в жизни самой бедной, —
И горе, и разгул, кровавый пот трудов,
Порок и плач нужды, оборванной и бледной, —
Я видел вкруг себя с младенческих годов.

Подобные указания на собственный опыт встречаются и в других стихотворениях, и, основываясь на этом, мы думали, что на изображениях картин этой жизни, этих впечатлений и уроков житейского опыта может развернуться талант г. Никитина. Может быть, наше предположение еще и оправдается, по крайней мере мы не теряем надежды на возможность дальнейшего развития в даровании поэта, судя по некоторым стихам в его «Кулаке» и в ныне изданной книжке. Впрочем, признаемся, – мы не очень ручаемся за исполнение своих надежд: рутина нашей воздушной, прилизанной, идеальной лирики слишком сильно завладела им. Он силится подражать тому, как «господа» изображают страдания и горечь жизни, не замечая того, что господа эти большею частию сами на себя напутают всевозможные муки. Он удаляется от простоты первоначального впечатления, он старается сгладить его шероховатости и диссонансы и расплывается в бесцветных отвлеченностях. При этом доходит он иногда до мыслей очень хороших, но явно заимствованных из другой сферы – из той, где людей заедает рефлексия, а вовсе не из той, где без всякой рефлексии просто голод дает себя чувствовать. Это особенно можно видеть, сравнивши какое-нибудь из стихотворений г. Никитина с подходящим стихотворением Кольцова. Вот, например, обращение к любимой девушке, с которой бедняк не хочет соединять судьбу свою, чтобы не подвергнуть ее всем горестям и лишениям нищеты:

Не повторяй холодной укоризны:
Не суждено тебе меня любить,
Беспечный мир твоей невинной жизни
Я не хочу безжалостно сгубить.
Тебе ль, с младенчества не знавшей огорчений,
Со мною об руку идти одним путем,
Глядеть на зло и грязь, и гаснуть за трудом,
И плакать, может быть, под бременем лишений,
Страдать не день, не два, – всю жизнь свою страдать!..
Но где ж на это сил, где воли нужно взять?
И что тебе в тот час скажу я в оправданье,
Когда, убитая и горем и тоской,
Упреком мне и горькою слезой
Ответишь ты на ласки и лобзанье?
Слезы твоей себе не мог бы я простить…
Но кто ж меня бесчувствию научит
И наконец заставит позабыть
Все, что меня и радует и мучит,
Что для меня, под холодом забот,
Под гнетом нужд, печали и сомнений, —
Единая отрада и оплот, —
Источник дум, надежд и песнопений.

Мысль этого стихотворения, конечно, одна из лучших мыслей, до которых только может довести человека рефлексия. Но посмотрите, как виден здесь именно человек, только рефлектирующий, не живой, потерявший всякую решимость:

Горе мыкать, жизнью тешиться,
С злою долей переведаться…

Сущность стихотворения, как оказывается, почерпнута из песни Кольцова: «Не на радость, не на счастие»; но тон его решительно напоминает образованного фата, альбомным образом дающего отставку полюбившей его девушке и прикрывающегося «независящими» обстоятельствами. У Кольцова сокрушается о своем положении человек, уже полюбивший девушку, сошедшийся с ней и выбивающийся из сил, чтобы ее успокоить и обеспечить. Тот говорит: прежде я, кроме любви, ни о чем и не думал,